II Вселенский Собор
Протоиерей Владислав Цыпин

Императорская сакра о созыве собора в Константинополе, текст которой не сохранился, была издана святым императором Феодосием Великим весной 381 года. На собор приглашались епископы восточных провинций, которыми он правил. На западе империи властвовал Грациан, и единоличная юрисдикция Феодосия на западные провинции не распространялась. На собор съехалось 150 епископов. Вначале прибыли предстоятели православных общин из Сирии, Азии и Фракии; позже, когда соборные деяния уже начались, к ним присоединились епископы, прибывшие из Египта во главе с Тимофеем Александрийским, а также из Македонии, среди которых первенствовал Асхолий Фессалоникийский. Среди участников собора были святитель Кирилл, занимавший Иерусалимскую кафедру с 350 года, преемник Василия Великого по Кесарийской кафедре Элладий, родные братья святого Василия Григорий Нисский и Петр Севастийский, а также Акакий Веррийский, Амфилохий Иконийский, Оптим Писидийский, Диодор Тарсийский, Пелагий Лаодикийский, Евлогий Едесский, Исидор Кирский и Отрей Мелитинский. В Константинополь приехали также 36 епископов духоборцев, или пневматомахов, считавшихся последователями Македония, во главе с Элевсием Кизическим и Маркианом Лампсакийским. Переговоры с ними приверженцев Никейского символа и учения о равночестности Святого Духа Отцу и Сыну не дали результатов, и македониане, покинув собор, выехали из столицы.

Собор открылся в мае 381 года. На его первых заседаниях председательствовал святитель Антиохийский Мелетий. Император Феодосий, присутствовавший на открытии собора, накануне видел его во сне и, как рассказывает блаженный Феодорит, «объявил, чтобы не говорили ему, кто между ними Мелетий: он хотел сам, припоминая свой сон, узнать этого мужа. И действительно, лишь только весь сонм епископов вошел в царские палаты, Феодосий, оставив всех прочих, прямо подошел к великому Мелетию и, как любящий отца сын, сначала долго наслаждался его лицезрением, потом обнял его и начал целовать ему очи, уста, грудь, голову и… руку. При этом царь рассказал ему свой сон. Обласкал он также и всех других и попросил их, как отцов, рассудить о предложенных делах»[1]. В самом начале соборных деяний было рассмотрено дело о рукоположении на Константинопольскую кафедру Максима Киника, и оно признано было незаконным и недействительным.

Святой Мелетий, достигший преклонных лет, в самом начале соборных деяний отошел ко Господу – мощи почившего были с почестями отправлены в его кафедральный город – Антиохию. Новым председателем собора отцы избрали святителя Григория Богослова. Но тут в столицу прибыли епископы из Египта во главе с Тимофеем Александрийским. И на соборе сразу был поставлен вопрос о замещении Антиохийской кафедры. Преемником Мелетия присутствовавшие на соборе епископы Сирии избрали антиохийского пресвитера Флавиана; этот выбор, однако, вызвал возражения со стороны египетских отцов, на стороне которых, как стало известно на соборе, стояли Дамас Римский, Амвросий Медиоланский и другие епископы Запада, которые, хотя и вошли в общение с Мелетием, настаивали, однако, на том, чтобы, по крайней мере, теперь, после смерти Мелетия, единственным законным епископом Антиохии был признан Павлин, но для соборного большинства этот вариант оказался неприемлемым. Споры приобрели ожесточенный характер. Григорий Богослов, комментируя их, писал: «Много было наговорено и с той и с другой стороны, многое предложено с целью примирения, а многое послужило к увеличению зла»[2].

Всей душой стремясь к восстановлению церковного мира между восточными новоникейцами, к числу которых принадлежал и он сам, с одной стороны, и египетскими и западными староникейцами – с другой, святитель сделал неожиданное предложение, которое шло вразрез с настроением большинства соборных отцов, решительно поддержавших кандидатуру Флавиана, подобно тому как ранее они поддержали самого Григория против незаконно поставленного на его место Максима: «Престол пусть будет предоставлен во власть тому, кто владеет им доселе… Пусть дело решит старость и общий для всего нашего рода необходимый и прекрасный предел. Он (Павлин. – прот. В.Ц.) преселится, куда давно желает, предав дух свой даровавшему его Богу; а мы по единодушному согласию всего народа и мудрых епископов, при содействии Духа, дадим тогда престол кому-нибудь другому… Да утихнет наконец… эта буря, волнующая мир!»[3]. Многими участниками собора такое предложение воспринято было едва ли не как переход бывшего единомышленника в лагерь противной стороны: «Так сказал я; а они кричали каждый свое; это было то же, что стадо галок, собравшееся в одну кучу, буйная толпа молодых людей… вихрь, клубом поднимающий пыль, бушевание ветров… Они походили на ос, которые мечутся туда и сюда и вдруг всякому бросаются прямо в лицо. Но и степенное собрание старцев вместо того, чтоб уцеломудрить юных, им же последовало»[4]. Один из аргументов противников уступки египетским и западным епископам, которая подозревалась в предложении святого Григория оставить Павлина на Антиохийской кафедре до его, как можно было предполагать, недалекой уже по его возрасту смерти, заключался в том, что «надобно… чтобы наши дела текли вместе с солнцем, там воспринимая начало, откуда воссиял нам Бог под плотскою завесою»[5], – иными словами, de Oriente lux. Святитель Григорий этот довод от астрономии принимать всерьез не хотел.

Столкнувшись с непониманием и недоверием, которое шло от отцов, представлявших обе партии – восточную и египетскую, сохранявшую прежнее предубеждение против него, по причине которого и была в свое время предпринята провалившаяся попытка заменить его на Максима Киника, – святой Григорий попросил уволить его на покой. Ни отцы собора, ни император Феодосий не стали его удерживать, и святитель на прощание обратился к собратьям со словами: «Вопрос обо мне почитайте второстепенным… Устремите мысли свои к тому, что важнее, соединитесь, скрепите, наконец, взаимные узы любви. Долго ли будут смеяться над нами как над людьми неукротимыми, которые научились одному только – дышать ссорами? Подайте с усердием друг другу десницу общения. А я буду пророком Ионою, и хотя не виновен в буре, жертвую собою для спасения корабля… Какой-нибудь гостеприимный кит в морских глубинах даст мне убежище… Я не радовался, когда восходил на престол, и теперь схожу с него добровольно. К тому убеждает меня и телесное мое состояние. Один за мною долг – смерть; все отдано Богу. Но забота моя о Тебе единственно, моя Троица!.. Прощайте и вспоминайте о трудах моих!»[6]. В июне 381 года святитель удалился из Константинополя в родной Назианз.

А на соборе стала обсуждаться кандидатура на столичную кафедру. По предложению Диодора Тарсийского, с согласия императора, предстоятелем Константинопольской Церкви был избран пожилой сенатор Нектарий, исполнявший должность претора столицы, в ту пору еще не принявший таинства крещения, так что после избрания он был, подобно Амвросию Медиоланскому, вначале крещен, а потом рукоположен последовательно в три степени священства. Нектарий и стал затем уже третьим председателем II Вселенского собора.

Важнейшим деянием собора явилось принятие нового Символа веры, буквально того самого, каким поныне пользуется Православная Церковь: «Веруем (пистевомен) во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребена. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедуем (омологумен) едино крещение во оставление грехов. Чаем (проскомен) воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь».

В основании этого изложения веры лежит Никейский символ, который, однако, подвергся незначительной правке: из нового символа устранено выражение о рождении Сына «из сущности Отца», а с другой стороны, он был восполнен более подробным изложением учения о Святом Духе, о Его исхождении от Отца и «спокланяемости» и «сславимости», иными словами – равночестности с двумя другими Божественными Ипостасями. В новый символ включены были также исповедание веры в Святую Церковь, учение о единократности крещения и о грядущем всеобщем воскресении и вечной жизни. По замечанию протоиерея Валентина Асмуса, обращает на себя внимание «близость к символу II Вселенского собора символа Иерусалимской Церкви, как его реконструируют по тексту Огласительных бесед святителя Кирилла Иерусалимского»[7], в котором, однако, в отличие от Никейского символа, не содержалось термина «единосущный» – в 360-х годах Кирилл, подобно Василию Анкирскому и святому Мелетию, принадлежал к сторонникам учения о «подобосущии», что дало повод церковному историку Сократу заметить, что ко времени собора он «покаялся и стал единосущником»[8].

II Вселенскому собору принадлежат семь правил. Они, однако, не были первоначально, на самом соборе, составлены в качестве отдельных канонов. Отцы собора издали послание церковно-дисциплинарного содержания, которое впоследствии, в начале VI века, было разделено на четыре правила. Что же касается трех последних канонов, то происхождение их таково. В 382 году в Константинополе состоялся собор епископов, в котором участвовало большинство отцов II Вселенского собора; на нем обсуждался вопрос о взаимоотношениях Восточных Церквей с Церковью Рима в контексте признания вселенского статуса собора 381 года. Именно этот собор и издал два правила, которые включены были в состав канонов II Вселенского собора как 5-е и 6-е. 7-е правило представляет собой отрывок из послания, направленного из Ефеса Несторию Константинопольскому в 428 году. После осуждения Нестория III Вселенским собором по понятным причинам одиозное имя адресата было удалено из послания. Но почему этот текст из каноникона Ефесской Церкви оказался включенным в число правил II Вселенского собора? Возможно, потому, что содержательно он продолжал тему 1-го правила этого собора. Эти три канона (с 5-го по 7-й) не включались в древние западные сборники. Признавая, что 3-е правило издано самим Константинопольским собором, Римская Церковь тем не менее отвергла его; причина этого очевидна – она связана с тем, что этим каноном был возвышен статус Константинопольской Церкви, но впоследствии Рим вынужден был все-таки признать установленное этим правилом место Константинопольской кафедры во вселенском диптихе.

В 1-м правиле собора подтверждается непреложность символа веры «трехсот восемьнадцати отцев, бывших на соборе в Никее, что в Вифинии», и предается анафеме всякая ересь, расходящаяся с этим символом, а затем следует перечень этих ересей: «евномиан, аномеев, ариан, или евдоксиан, полуариан, или духоборцев, савеллиан, маркеллиан, фотиниан и аполлиниариан». Одна из этих ересей – савеллианская – возникла задолго до I Никейского собора, в первой половине III века, и ее суть заключалась в отрицании ипостасного отличия Отца от Сына, вследствие чего она на Западе получила наименование патрипассианской ереси, иными словами, из савеллианского богословия логически вытекает вывод, что на Кресте пострадал не только Сын Божий, но и Божественный Отец. Эта ересь типологически не связана с арианской, и как раз ариане обвиняли своих противников, отстаивавших православное учение о единосущии Сына Отцу, в скрытом савеллианстве. Повод для таких обвинений давал действительно склонявшийся к савеллианству Маркелл, бывший противником ариан и считавший себя единомышленником Афанасия Великого, и еще более его ученик Фотин. Сами же ариане в этом правиле обозначены именем крайнего приверженца этой ереси Евномия, последователей которого называли аномеями, поскольку, идя далее Ария в уклонении от истины, они учили о неподобии Сына Отцу, а также Евдоксия, рукоположившего в бытность его епископом Константинопольским Евномия в епископа Кизического. Наименование «полуариане» в исторических работах часто употребляется применительно к умеренным арианам, учившим о подобии или даже подобосущии Сына Отцу, но в данном правиле им обозначены так называемые духоборы, или последователи Македония, отрицавшие ипостасное бытие Святого Духа и Его единосущие Отцу. Наконец, аполлинарианская ересь, осужденная отцами II Вселенского собора, относится уже не к тринитарному богословию, а к христологическому догмату, который стал главной темой последующих Вселенских соборов, начиная с III-го.

Во 2-м правиле II Вселенского собора речь идет о незыблемости канонических территориальных границ между Церквами: «Областные епископы да не простирают своея власти на Церкви за пределами своея области и да не смешивают Церквей». В нем впервые на языке канонов упоминаются более крупные поместные образования, чем церковные области, возглавляемые митрополитами, о которых речь шла в правилах I Вселенского собора. Эти области были названы диоцезами. Их появление в канун II Вселенского собора связано с развитием административного деления самой Римской империи, поскольку церковная организация последовательно приводилась в соответствие с административным делением империи. Во 2-м правиле упоминаются диоцезы лишь одной префектуры – Востока: «Александрийский епископ да управляет Церквами токмо египетскими; епископы Восточные да начальствуют токмо на Востоке, с сохранением преимуществ Антиохийской Церкви, правилами никейскими признанных; также епископы области Асийской да начальствуют токмо в Асии; епископы Понтийские да имеют в своем ведении дела токмо Понтийския области; Фракийские токмо Фракии». Относительно Церквей за пределами империи, «у иноплеменных народов», собор постановил сохранить прежний порядок – «соблюдавшееся доныне обыкновение отцев», которое заключалось в том, что Церкви в Эфиопии находились в ведении Александрийских епископов, Церкви в пределах Ирана, за восточными границами империи, – в юрисдикции Антиохийского престола, а Церкви Восточной Европы зависели от первого епископа Фракии, который имел кафедру в Ираклии.

3-е правило устанавливает место в диптихе епископа Константинополя. В нем говорится: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим». Известно, что в Риме неравенство чести кафедр связывают не с политическим значением городов, а с апостольским происхождением общин, и поэтому на первые места в диптихе там ставили в древности Римскую, Александрийскую и Антиохийскую Церкви, основанные апостолом Петром и его учеником Марком. В связи с этим Римские епископы в течение нескольких столетий упорно противились возвышению столичной кафедры Константинополя. Но 3-е правило II Вселенского собора недвусмысленно говорит о политических и, следовательно, исторически преходящих основаниях возвышения престолов. Гражданское положение города определяло, согласно этому канону, его место в диптихе.

Рим отвергал в древности и отвергает ныне политическую обусловленность ранга церковной кафедры. Появление этой доктрины объясняется особенностями церковной истории Запада. Как писал П.В. Гидулянов, «ввиду отсутствия на Западе общин, основанных апостолами, ввиду того, что здесь единственной такой общиной был Рим, первенствующее положение Римского епископа выводили из основания Римской Церкви апостолами и в особенности Петром, князем апостолов»[9]. Что же касается Востока, то к нему это западное учение неприменимо: происхождение Коринфской Церкви ничуть не менее почтенно, чем происхождение Церкви Александрийской; между тем Коринфские епископы никогда не претендовали на равную честь с Александрийской кафедрой. Однако общепринятая на Востоке тенденция объяснять церковный ранг кафедры политическим положением города вполне распространяется и на Запад: Рим – это первопрестольная столица империи, Карфаген – столица Африки, Равенна – резиденция Западно-Римских императоров. Таким образом, восточная точка зрения, прямо выраженная в 3-м правиле, имеет все основания притязать на общецерковную значимость.

В 4-м правиле II Вселенский собор отверг действительность хиротонии Максима Киника на Константинопольскую кафедру, занятую святым Григорием Богословом: «О Максиме Кинике и о произведенном им безчинии в Константинополе: Максим не был или не есть епископ, ни поставленные им на какую бы то ни было степень клира, и соделанное для него и соделанное им: все ничтожно». Канонический принцип, который можно вывести из текста и контекста 4-го правила, заключается, прежде всего, в том, что недопустимо одну и ту же кафедру занимать двум или нескольким епископам, а значит, до законного освобождения кафедры вследствие кончины, увольнения на покой, перевода на другую кафедру или низложения по суду занимавшего ее епископа поставления на нее других лиц незаконны, недействительны и ничтожны.

5-е правило II Вселенского собора, которое гласит: «Относительно свитка западных: приемлем и сущих в Антиохии, исповедующих едино Божество Отца, и Сына, и Святаго Духа», – толковалось различно. «Свиток (или томос) западных» – это один из догматических документов, но о каком именно документе идет в нем речь, по этому вопросу высказывались разные суждения. По толкованию Зонары и Вальсамона, в каноне речь идет об «исповедании веры» Сардикийского собора 343 года, который включал в себя по преимуществу западных отцов и материалы которого в оригинале были составлены на латинском языке. Но большинство современных ученых не разделяют этой точки зрения, главным образом, потому, что в определениях Сардикийского собора даже не упоминается Антиохийская Церковь, к тому же между Сардикийским и II Вселенским собором протекло достаточно длительное время – 38 лет; таким образом, это была бы слишком запоздалая реакция. В соответствии с интерпретацией обстоятельств, вызвавших составление 5-го правила, которые давались Беверегием, Валезием, Гефеле, Барди, а также православными канонистами епископами Никодимом (Милашем)[10] и Иоанном (Соколовым), архиепископом Петром (ЛʼЮилье)[11], в правиле речь идет о событиях, происходивших при папе Дамасе. В 369 году в Риме состоялся собор, который изложил свое исповедание веры, осудил епископа Медиоланского Авксентия, главного защитника арианской ереси на Западе, и направил послание в Антиохию, прося восточных отцов высказать свое суждение об этом исповедании. В Антиохии было выражено согласие с этим исповеданием. Это сделано было на Антиохийском соборе 378 года, как считает епископ Никодим (Милаш), или на соборе 375 года, в соответствии с мнением архиепископа Петра (ЛʼЮилье), который при этом замечает: «Отцы Константинопольского собора 382 года, приняв томос, одобренный уже в Антиохии, стремились показать единство веры с Западом, однако в тексте 5-го правила не следует усматривать проявление какой-либо открытости в отношении Павлина и его группировки… Для отцов собора 381 года правильность поставления Флавиана была вне всякого сомнения, что явствует из их соборного послания… Рим решился признать Флавиана лишь около 398 года»[12]. В данном случае архиепископ Петр (ЛʼЮилье) полемизирует главным образом с Ф. Каваллерой[13] и Г. Барди, который, впрочем, высказывал по этому вопросу более осторожную точку зрения, считая, что восточные не были готовы признать, как на том настаивали на Западе, незаконность поставления Мелетия, но выразили в 5-м правиле готовность принять тех павлиан, которые присоединятся к мелетианам.

6-е правило имеет исключительно важное значение для церковного суда. В нем, прежде всего, устанавливаются критерии, которым должно соответствовать лицо, обращающееся в качестве обвинителя епископа или в качестве истца с жалобой на епископа в церковный суд. В связи с этим правило различает жалобы и обвинения частного характера, с одной стороны, и обвинения в совершении церковных преступлений – с другой. Жалобы и обвинения частного характера, в соответствии с этим правилом, принимаются независимо от церковного статуса обвинителя или истца: «Если кто принесет на епископа некую собственную, то есть частную жалобу, как-то в притязании им имения, или в иной какой-либо потерпенной от него неправде: при таковых обвинениях не принимать в разсуждение ни лица обвинителя, ни веры его. Подобает всячески и совести епископа быть свободною, и объявляющему себя обиженным обрести правосудие, какой бы веры он ни был». Но если речь идет об обвинении епископа в совершении церковных преступлений, то данным каноном не допускается принятие его от еретиков, раскольников, устроителей незаконных сборищ (самочинников), изверженных клириков, отлученных мирян, а также от лиц, находящихся под церковным судом и еще не оправданных. Жалобы и обвинения на епископов подаются, согласно 6-му правилу, областному собору, то есть на суд собору митрополичьего округа. В том случае, если решение, принятое областным собором, не удовлетворяет обвинителя или истца, он может подавать апелляцию «большему собору епископов великия области», иными словами, собору диоцеза, которыми на Востоке в пору II Вселенского собора были Азийский (с центром в Ефесе); Понтийский со столицей в Кесарии Каппадокийской, Фракийский (с центром в Ираклии), на территории которой находился и Константинополь, а также Сирийский (со столицей в Антиохии) и Египетский с Ливией и Пентаполем (главный город – Александрия). Кроме того, 6-е правило категорически воспрещает подавать жалобы на епископов и апелляции царю, «мирским начальникам» и Вселенскому собору. В правиле есть еще одно замечательное положение, соответствующее и характеру церковного законодательства, и нормам римского права: обвинитель в случае доказанной клеветы сам подлежит той ответственности, которая предусмотрена для совершившего преступление, в котором он обвиняет епископа: «…но не прежде могут они настоять на своем обвинении, как письменно поставив себя под страхом одинакового наказания с обвиняемым, если бы, по производству дела, оказались клевещущими на обвиняемого епископа».

7-е правило затрагивает тему присоединения к Церкви бывших еретиков и раскольников. Согласно этому правилу, евномиане, монтанисты, названные «фригами», савеллиане и «все прочие еретики… приемлются якоже язычники» – чрез крещение; а ариане, македониане, новациане и савватиане (последователи Савватия, отделившегося от новациан), четыредесятники и аполинаристы – через анафематствование собственной ереси и миропомазание. Может вызвать недоумение то обстоятельство, что отцы II Вселенского собора не только духоборцев-македониан, но даже и ариан постановили принимать без крещения. Объясняется это, вероятно, не только тем, что ариане не искажали крещальную формулу, но тем еще, что крайние ариане, кощунственно именовавшие Сына сотворенным и неподобным Отцу, ко времени II Вселенского собора выродились в секту евномиан, для которых при переходе их в Православие собор предусматривал перекрещивание, ибо ставил их наравне с язычниками, а наименованные в 7-м правиле арианами своим учителем считали Евсевия Никомидийского, а впоследствии Акакия Кесарийского, который исповедовал Сына подобным Отцу.

9 июля 381 года Вселенский собор направил императору Феодосию послание, в котором просил его об утверждении соборных постановлений. 19 июля святой Феодосий утвердил соборные постановления, тем самым придав им силу государственных законов, и на этом основании своим эдиктом от 30 июля повелел «передать немедленно все Церкви епископам, исповедующим одно величие и силу Отца, Сына и Святого Духа, одну славу и одну честь и состоящим в общении с Нектарием в Константинопольской Церкви, в Египте с Тимофеем Александрийским, на Востоке с Пелагием Лаодикийским и Диодором Тарсийским, в Асийском диоцезе с Амфилохием Иконийским и Оптимом, епископом Антиохии Писидийской, в диоцезе Понта с Елладием Каппадокийским, Отрием Мелитинским и Григорием Нисским, в Мисии и Скифии с Терентием, епископом Томским, и Мартирием Маркианопольским. Всех, кто не вступит в общение с названными епископами, как явных еретиков изгонять из церквей»[14]. В эдикте Феодосия характерным образом не упомянута важнейшая кафедра на Востоке – Антиохийская, и сделано это было по очевидной причине: вопрос о ее замещении – кому ее надлежит занимать: Флавиану или Павлину – оставался для императора открытым; он дожидался соборного согласования кандидатуры. Важно и то обстоятельство, что, в отличие от эдикта 380 года, в котором критерием кафоличности местных общин объявлялось каноническое общение с престолами Рима и Александрии, здесь Римская кафедра не упомянута вовсе.

В Церквях Сирии, Азии и Фракии Константинопольский собор признавался вселенским изначально. Ефесский собор, на ход которого оказал решающее влияние предстоятель Александрийской Церкви святой Кирилл, не упоминал о соборе 150 отцов, но на его символ и на его каноны содержатся ссылки в деяниях и постановлениях Халкидонского собора. В Риме признание вселенского достоинства Константинопольского собора 381 года, по составу действительно исключительно восточного, относится к более позднему времени – это произошло уже при папе Гормизде в начале VI века.